– Аж вся церковь задрожала, помнишь?
– Мы только смотрели в сторону вестибюля и не знали, что делать.
Кто-то поднял штору – сама Серина. Комнату залил свет. Серина улыбалась, но щеки ее были мокры. К ней обращались со словами: «И тут, Серина…» и «А помнишь, Серина?» – и она кивала, улыбалась и плакала. Старушка рядом с Мэгги произнесла: «Милый, милый Максвелл!» – и вздохнула, не понимая, быть может, что все остальные грустить уже перестали.
Мэгги встала, взяла сумочку. Ей нужен был Айра, она как-то терялась без него. Мэгги огляделась в поисках мужа, но увидела только других людей, бессмысленных и пустых. Подошла к столу, однако и среди гостей, набиравших с больших блюд еду, его тоже не было. Мэгги прошла по коридору, заглянула в спальню Серины.
Ну да, вот он, сидит у стола. Пододвинул к нему кресло, переставил выпускную фотографию Линды, чтобы расчистить место для пасьянса, который уже раскладывал по полированной столешнице. Одна согнутая в локте загорелая рука повисла над валетом, готовая переместить его. Мэгги вошла в спальню и закрыла дверь. Приблизилась к Айре, опустила сумочку на пол, обвила его сзади руками и сказал ему в волосы:
– Ты пропустил хорошее кино. Серина показывала фильм, снятый на ее свадьбе.
– Совершенно в духе Серины, – ответил он и переложил валета на даму. От волос Айры пахло кокосом – его прирожденный аромат, который всегда рано или поздно пробивался сквозь душок любого шампуня.
– Мы с тобой пели дуэтом, – сказала Мэгги.
– И ты, я полагаю, прослезилась и затосковала по прежним временам.
– Да, так и было, – признала она.
– А вот это совершенно в твоем духе, – сказал Айра.
– Верно, – согласилась она и улыбнулась в стоящее перед ним зеркало.
В своих последних словах она почувствовала едва ли не хвастовство. Если ее чувства и легко всколыхнуть, думала Мэгги, она, по крайней мере, сама выбирает тех, кто это делает. Если она и не может выйти за определенные рамки, то, по крайней мере, определила эти рамки сама. Она чувствовала себя сильной, свободной, твердой. Айра сгреб сложенные рядком бубны, от десятки до туза, и поместил их поверх валета.
– Мы походили на детей, – сказала ему Мэгги. – На младенцев. Мы же были совсем немногим старше, чем сейчас Дэйзи, ты только представь. И не думали тогда, где и с кем проведем следующие шестьдесят лет жизни.
– Ммммм, – отозвался он.
Он смотрел, раздумывая, на короля, Мэгги прижалась щекой к макушке Айры. Похоже, она снова влюбилась. В собственного мужа! А что, и удобно, и приятно – как будто находишь в кухонном шкафу всю утварь, какая нужна тебе, чтобы опробовать новый рецепт.
– Помнишь наш первый год после свадьбы? – спросил она. – Ужас. Мы каждую минуту ругались.
– Худший год моей жизни, – согласился Айра и, когда Мэгги переступила вперед, немного отодвинулся от стола, чтобы она могла сесть ему на колени. Бедра Айры под ней были длинными, костлявыми – похожими на две доски. – Не смешай мне карты, – сказал он, однако Мэгги почувствовала, что в нем пробуждается некий интерес. Она положила голову ему на плечо, провела пальцем по шву нагрудного кармана рубашки.
– Помнишь, как мы пригласили Серину и Макса пообедать у нас в воскресенье? – спросила она. – Наши первые гости. До их прихода мы успели раз пять мебель переставить. Я вышла на кухню, вернулась, а ты уже все стулья в угол задвинул, и я сказала: «Ну что ты наделал?» – и переставила их по-новому, но когда пришли Гиллы, кофейный столик лежал ножками вверх на кушетке, а мы орали друг на друга.
– Мы были до смерти испуганы, только и всего, – ответил Айра. Он уже обнял ее, Мэгги слышала, как веселый сухой голос Айры вибрирует в его груди. – Пытались вести себя как взрослые, но не знали, получится ли.
– А наша первая годовщина, – сказала Мэгги. – Какое фиаско! В маминой книге по правилам хорошего тона говорилось, что ее называют либо «бумажной свадьбой», либо «часовой», кому как нравится. И мне пришла в голову блестящая мысль смастерить для тебя подарок из набора, который рекламировали в одном журнале, – заводные бумажные часы.
– Вот этого не помню.
– Да потому что я их тебе даже не показала.
– А что с ними стало?
– Ну, наверное, я что-то там собрала неправильно, – ответила Мэгги. – Все инструкции я выполнила, но как полагалось часы не заработали. То отставали, то останавливались и снова шли, один край у них завернулся, под двенадцатью покоробилась бумага, я там перестаралась с клеем. В общем, штучка получилась… кустарная, любительская. Мне стало так стыдно, что я выбросила их в мусорный бак.
– И зря, милая, – сказал Айра.
– Я испугалась, что у меня получился такой символ или еще что – символ нашего брака, понимаешь? Мы тоже были тогда кустарями, а я этого боялась.
– Черт, мы просто учились, – сказал он. – И не знали, что нам друг с другом делать.
– Зато теперь знаем, – прошептала Мэгги. И уткнулась губами в одно из своих любимых мест – в теплую ямку там, где челюсть Айры встречалась с шеей.
А пальцы Мэгги сползли тем временем к пряжке его ремня.
Айра произнес:
– Мэгги? – но помешать ей не попытался.
Она выпрямилась, чтобы расстегнуть ремень и ширинку.
– Можно прямо здесь, в кресле, – прошептала она. – Никто не догадается.
Айра застонал, прижал ее к себе, поцеловал, губы у него были очень гладкие и твердые. Мэгги казалось, что она слышит, как ее кровь стремительно бежит по венам, гудя, точно морская раковина.
– Мэгги Дейли! – произнес голос Серины.
Айра дернулся, Мэгги спрыгнула с его колен. Серина неподвижно стояла, держа ладонь на дверной ручке. И во все глаза смотрела на Айру, на его расстегнутую ширинку, из которой торчал клок рубашки.