По словам Серины, Макс сказал, что после свадьбы она сможет уйти из магазина и вообще больше не работать; а кроме того, сообщила она (томно спуская одну черную кружевную бретельку, чтобы полюбоваться своим кремовым плечом), он умолял ее при следующем его приезде домой провести с ним некоторое время в мотеле «Сизая курица». Мы ничего там делать не станем, обещал он, просто побудем вместе. Мэгги даже зависть взяла, ей это показалось очень романтичным.
– Ты ведь поедешь с ним туда, верно? – спросила она.
И Серина ответила:
– Я, по-твоему, что – очумела? Нет, я пока в своем уме.
– Но, Серина… – начала Мэгги. Она хотела сказать, что с историей Аниты тут нет ничего общего, совсем ничего, однако, взглянув в лицо подруги, смолчала.
– Меня на мякине не проведешь, – сказала Серина.
Мэгги задумалась: а как поступила бы она, позови ее Борис в мотель «Сизая курица»? Хотя, решила она, ему такое и в голову не пришло бы. Конечно, дело было, скорее всего, в том, что представления о нем Мэгги черпала ныне лишь из его длинных, скучноватых писем, однако в последнее время Борис начал казаться ей менее… ну, можно сказать, менее решительным, менее резким. Теперь он писал, что думает поступить после колледжа в юридическую школу, а затем заняться политикой. Только политика, уверял он, дает человеку силу, которая необходима для борьбы с несправедливостью мира. Но это же смешно: никакой силы Мэгги в политиках не видела. А видела обычное попрошайничество. Политики вечно выпрашивали голоса избирателей, изменяясь им в угоду, вели себя в жалких поисках популярности как бесхребетные лицемеры. Ей даже вообразить было противно, что и Борис станет таким.
Интересно, думала она, есть у Серины какие-то задние мысли о Максе? Наверное, нет. Серина и Макс выглядели идеальной парой. Серине здорово повезло.
Девятнадцатилетие Мэгги – День святого Валентина тысяча девятьсот пятьдесят седьмого – пришлось на четверг, и вечером состоялась, как всегда, репетиция хора. Серина принесла кекс, раздала после репетиции всем по кусочку, все спели «С днем рожденья тебя». Старая миссис Бритт, которой следовало, вообще-то говоря, давно уже бросить пение, просто ни у кого не хватало храбрости сказать ей об этом, огляделась по сторонам и вздохнула.
– Разве не печально, – сказала она, – что нас покидают молодые люди? Сисси как вышла замуж, здесь больше почти не появляется, Луиза переехала в округ Монтгомери, а теперь мне сказали, что погиб молодой Моран.
– Погиб? – спросила Серина. – Как это?
– Ну, несчастный случай во время армейских учений, – пояснила миссис Бритт. – Подробностей я не знаю.
Шугар, жених которой находился тогда в «Кэмп-Леджене», сказала: «Господи боже, хоть бы Роберт вернулся домой целым и невредимым», как будто он где-то в рукопашных боях сражался, чего, разумеется, не было. (Тогда как раз наступили редкие в истории полминуты, когда страна ни в каких серьезных военных действиях не участвовала.) Тут Серина предложила всем съесть еще по кусочку, однако хористы уже расходились по домам.
Лежа той ночью в постели, Мэгги невесть почему думала о «молодом Моране». Близко она его не знала, однако представляла себе ясно: рослый, сутуловатый, с высокими скулами, прямыми и блестящими черными волосами. Ей следовало догадаться, что он обречен умереть юным. Единственный мальчик в хоре, не ерничавший, когда с ними разговаривал мистер Николс. У него было лицо человека, умевшего владеть собой. А еще он водил машину, которая ездила лишь потому, что помнила, как это делается, и состояла из выисканных на автомобильном кладбище запчастей, скрепленных изолентой. Мэгги показалось даже, что она способна мысленно нарисовать его лежащие на руле руки – загорелые, с сухой кожей и необычайно широкими основаниями больших пальцев, – нарисовать морщинки на костяшках с въевшейся в них смазкой. Она увидела его в армейской форме с проглаженными до кинжальной остроты складками на брюках – мужчина, который, не дрогнув, пошел навстречу смерти.
Так она впервые смутно поняла, что людей ее поколения тоже несет общий для всех поток времени. Подобно тем, кто родился раньше них, они повзрослеют, постареют и умрут. Да их и теперь уж подталкивает в спину поколение помоложе.
Борис написал, что очень постарается приехать на весенние каникулы домой. Мэгги захотелось, чтобы он так не суетился. В нем отсутствовала спокойная уверенность Айры Морана.
Серина получила от Макса обручальное кольцо с бриллиантовым сердечком. И принялась проектировать и перепроектировать великое свадебное торжество, назначенное на восьмое июня – день, к которому она величаво приближалась, точно корабль с идущими за ней в кильватере взволнованными подругами. Мать Мэгги сказала, что поднимать столько шума из-за свадьбы просто нелепо. Сказала, что людей, которые только ради свадьбы своей и живут, ждет впереди большое разочарование, и прибавила, но уже другим тоном: «Бедная, несчастная девочка, сколько сил она тратит; должна сказать, мне ее жалко». Мэгги это потрясло. Жалко! Ей казалось, что Серина уже вступила в настоящую жизнь, а вот она, Мэгги, все еще ждет чего-то на обочине. Тем временем Серина выбрала свадебное платье из кружев цвета слоновой кости, но потом передумала, решив что белый атлас будет лучше, а затем составила программу духовной музыки, а за ней программу светской и известила всех друзей, что на свадебном столе будут преобладать «земляничные мотивы».
Мэгги пыталась сообразить, что ей известно о родных Айры Морана. Утрата наверняка сокрушила их. Его мать, сколько она помнила, умерла. Отец был человеком непонятным, жалким, с такой же, как у Айры, сутулостью, а еще имелись сестры – две не то три. Мэгги точно помнила, какую скамью эта семья всегда занимала в церкви, и теперь обнаружила, что они там больше не появляются. Она провела в ожидании весь февраль и бо́льшую часть марта, однако Мораны так и не показались.